Пятьдесят девственниц - Страница 14

— Не сочтет ли она, что получила слишком мало.

— О, нет, — ответил я и изобразил рядом со стрелой изобретенный наугад знак. — Скажешь ей, что сей древний символ обозначает тоску по дому и оставленным в нем близким и, что только обстоятельства мешают ему воссоединиться с ней.

— Мой добрый товарищ Бес В Ребро, — нахмурилась моя сообщница. — Быть может ты силен в чревовещательстве и, все что мы слышали, лишь хитрый спектакль?

— Да вас-то мне зачем обманывать? Неужели ты, и впрямь, настолько не веришь в магию? — удивился я.

— Скорее поверю в бессвязный бред опоенной и утомленной женщины, — покачала она головой. — Хотя, если это спектакль, ты давно уже возвысился над рангом плутовского подмастерья.

— Это не спектакль, — признался я. — И даже не бред, потому что сама баронесса, бредь она хоть как сто сумасшедших, не могла бы дать мне дар, который я получил от духа.

— Дар? — не поняла собеседница.

— Ну-да, — признался я. — Теперь я точно знаю, что ты — девственница. Не спрашивай, откуда я это знаю, просто знаю и все.

— Ах ты мерзавец! — вскочила на ноги Быстрые Глазки. — Мне всего шестнадцать и я не замужем! Кем же мне еще быть, как не девицей? Я честная плутовка, а не шлюха или развратница!

— То-то и оно, — вздохнул я, а после этого признался моим товарищам по гильдии, как жаждал я всю жизнь магических знаний и какое трудное условие поставил мне Инкуб.

— И вот я перед вами, — горестно заключил я свое повествование. — Имея на сегодняшний день всего одну одержанную победу над особой, которая, и этому я ужасно рад, не держит на меня зла.

— Бедная маленькая Трина! — еще больше рассердилась рыжеволосая плутовка. — Ах ты, старый мерзавец!

— Причем тут Трина! — возмутился я. — Она девственна как и ты. К чему мне спешить, если ее девство поднимет меня всего на одну ступень, а останется еще сорок восемь?

— Ты лучше, чем я подумала, — примирительно улыбнулась она. — Будем же и дальше добрыми друзьями, только не имей виды на мое девство.

— Думаешь легко устоять? — сознался я, — Ведь ты, в отличие от моего маленького дружка, уже достаточно взрослая девица. Но я не собираюсь брать тебя силой или обманом. К тому же, я поклялся виселицей не подводить товарищей по гильдии.

При упоминании о виселице Быстрые Глазки помрачнела.

— Что нам сейчас думать о чьем-нибудь девстве, когда нужно обезопасить собственную жизнь.

После этого мы омыли те части тела спящей баронессы, коим пришлось этой ночью изрядно потрудиться и, вновь замкнув на ней пояс верности, вернули в исходное положение подол платья.

Если и были у меня надежды, что, насладившись после столь длительного воздержания, баронесса изменится характером, то они развеялись следующим утром, когда та приказала сечь двух служанок за то, что, якобы, усмотрела на их щеках следы румян. Итоги же ритуала, если и не удовлетворили ее полностью, то сподвигли к решительным действиям: в сопровождении трех десятков меченосцев, выглядевших более как наш конвой, она отправила нас с Быстрыми Глазками на поиски супруга и, слава Богам, что в ее разгоряченном сознании не возникла мысль оставить наших мальчишку и девчонку в качестве заложников.

Нет слов, чтобы описать облегчение испытанное мной когда нанятый ею корабль вышел, из гавани и когда берега злосчастного Заячьего полуострова скрылись за горизонтом вместе с возвышающимся над ним мрачным серым замком.

15

Плавание наше в Смоляную Пеньку успешным, а, тем паче, приятным назвать можно только весьма и весьма погрешив против истины.

Во-первых: несколько дней нас ужасно укачивало и понадобилось время, чтобы мы оправились от морской болезни.

Во-вторых: погода была зимняя, промозглая и дождливая, из чего следует, что на море было особенно холодно.

В-третьих: еда была отвратительная. На завтрак — кружка травяного настоя и пара сухарей, вместо хлеба. На обед — гороховый суп с солониной, каша и опять сухари. На ужин — каша с солониной и те же проклятые сухари. Правда в обед и ужин, по случаю холодной погоды, каждому выдавалась кружка разбавленного кипятком сладкого вина и, клянусь, вино это было гораздо крепче, чем в замке. Однако, в замке, хотя бы, воду можно было пить сколько хочешь, здесь же питьевая вода выдавалась по счету.

В-четвертых, мир не видел таких суеверных людей, как моряки. Женщина на борту, для них, сама по себе — несчастье. Если же она, во время плавания, вступит с кем-нибудь во вполне желанные для каждого мужчины отношения, то корабль лучше сразу же отправить на дно, потому что, по мнению большинства мореплавателей, ничем иным это плавание кончиться не может.

Исходя из этих дурацких предрассудков, шкипер от имени команды, в первый же день потребовал, чтобы я и Быстрые Глазки поклялись в том, что, на протяжении всего плавания, мы будем соблюдать строжайшее воздержание и не допустим никаких проявлений похоти. Клялись мы милостью всех Богов, виселица, по счастью, при этом не упоминалась.

Мучимый морской болезнью, я стоически переносил вынужденное целомудрие, находя развлечение в том, что начал учить своих спутников читать. Занятию этому немало способствовало то, что Глазки и ее братец схватывали все буквально на лету, а Трина тоже была достаточно смышлена.

Когда же приступы дурноты прошли окончательно, я начал задумываться о бессмысленности принесенной клятвы.

— Положим, — рассуждал я, — наши Боги мудры, всеведущи и милосердны, как то следует из всех религиозных писаний. Не глупо ли, с их стороны, карать целое судно лишь потому, что я заберусь под платьице милого ребенка, которому это, к тому же, доставляет удовольствие? И, уж коли они всеведущи, должны же они знать, что у меня пока и в мыслях нет предпринять в отношении моего маленького дружка, что-нибудь более серьезное? А если они, и впрямь, милосердны, неужели они не простят такой маленький грешок, как желание просто коснуться, просто поцеловать ее нежные, никем не тронутые прелести, просто заглянуть в эти чистые невинные глаза и увидеть в них блаженство?