Пятьдесят девственниц - Страница 68

— Вам вовсе не обязательно идти со мной, — пришлось признать мне.

— Чем прикажешь заняться? — грустно спросила рыжеволосая плутовка. — Искать дурачков в Заячьем Зубе, чтобы выудить у них пару серебряков?

— Глазки, они живут так бедно, — еще тише сказала Трина. — Матушка уже водит домой мужчин за деньги. Скоро этим займется и сестрица.

— Будь проклято наше время! — рассердилась Глазки. — По крайности, золотой — совсем не плохая плата за девство. От себя я добавлю еще один, если никто не скажет слова против.

Никто из нас не сказал. Старшей сестрице Трины едва исполнилось тринадцать. Сначала она немного заробела, но присутствие сестры и то, что я не слишком торопил, помогли ей, даже, получить от любовных игр некоторое удовольствие.

Кроме этих двух золотых, мы подарили утром вдове-башмачнице еще один — за постой, и вновь отправились в путь.

71

Меж тем, финансовые дела наши пришли в окончательное расстройство и оставалось у нас, в совокупности с медью и серебром, никак не более двадцати золотых. Крикун непрестанно ворчал, что все это из-за моей неумеренной страсти к девственницам и из-за того, что дарю я им по золотому, Глазки же и милая Трина меня нисколько не упрекали.

— Послушай, мой верный товарищ, — сказала в одной из таверен, где мы ночевали Глазки. — Пред нами сейчас открывается две дороги. Одна из них идет по равнине, где умеренный климат, но она чрезвычайно длинна. Другая идет через горы, где царит лютый мороз, но и она имеет некоторые удобства.

В ответ на мои расспросы касательно этих удобств рыжеволосая плутовка ответила, что дорогу эту иначе, чем Дорогой Сорока Монастырей не зовут, ибо обители расположены там на каждом горном перевале, а всем праведным в вере путникам монахи и монахини охотно дают приют. Если же путник проявит и свою святость, то плата за постой и еду не взимается вовсе.

В ответ на мой резонный вопрос, нам-то как проявить свою святость, спутница моя только рассмеялась.

— Много ли ты видел персон, в святости своей, умеющих проявить такое чудо, как с первого же взгляда отличить девственницу от не девственницы? — спросила она.

После чего мы еще некоторое время обсуждали этот вопрос. Меня смущало, а ну, как не использую я, в таком случае, магию для плутовства? Глазки же резонно возражала, что способность моя различать сей факт, не приобретена моими магическими занятиями, а является целиком даром Инкуба, и могу я использовать оный по своему усмотрению.

После продолжительных обсуждений, немало убежденный разумностью ее доводов и скудостью нашего кошелька, я на данную роль согласился.

Сделался я тут же святой старец, именем Светоч, долгие годы пребывавший в отшельничестве, не вкушая ничего, кроме воды и хлеба, а спутники мои — паломниками, привязавшимися ко мне под воздействием моих проповедей. Следовали же мы в столицу Королевства, дабы посетить Храм Кадастра, где можно увидеть лики всех Богов, Духовным Советом нашего Королевства признанных добрыми. Посещать же решили исключительно женские монастыри, ибо в мужских от способности моей толку не было бы.

Сразу же понял я все неудобство своего нынешнего состояния, ибо, когда добрались мы в женский монастырь, озябнув среди вьюги и адского холода, то монахини, заслышав о моей святости, так и подали мне за ужином, кусок черного хлеба и жбан ледяной воды.

Хорошо еще, у Глазок хватило ума потребовать, чтобы воду эту для меня подогрели. Так и давился я скудной сей трапезой, покуда хозяйки, в купе с моими спутниками, поглощали жирных монастырских каплунов, зажаренных с орехами. Крикун, правда, тоже смог проявить человеколюбие и спрятал во время ужина в карман целую ляжку, за что я разом простил ему половину предо мной прегрешений.

В отместку монахиням, я тут же, за трапезой, упрекнул их громогласно, что, де, в монастыре, где собралось их так много, должна была-таки оказаться и хоть одна девственница, и долго еще говорил о падении современных нравов.

В следующем монастыре повторилось то же самое. Правда, девица там одна все же оказалась, и была это юная послушница лет двенадцати. Ее-то я, озверевши от скудной пищи, состоявшей из черствого хлеба с солью под кипяток, привел в пример всем остальным, как единственную надежду на то, что сия обитель достигнет некогда праведности.

Спутники мои, с постным видом и ежеминутно мне кивая, ели при этом вымоченные в вине и запеченные на угольях полосы мяса со спин молочных ягнят и, будь славен Крикун, — он утаил для меня пару кусочков.

Монахиням, должен признать, кусок в горло не лез и смотрели они на меня испуганно.

В третьем монастыре кормили не роскошно — очевидно слух о моей святости сюда уже дошел. Друзья мои уплетали пироги с квашенной капустой и запивали жиденьким винцом, я же, едва не подавившись хлебной коркой, нашел среди монахинь единую девственницу — а ей оказалась старая дева лет пятидесяти — и объявил единым столпом веры и целомудрия во всем Королевстве. Крикун смог утаить для меня один надкусанный пирог.

Так добрались мы до монастыря, что именовался Обителью Вечной Святости, где испытал я некоторое удивление.

Мать настоятельница — женщина еще молодая, но выглядевшая весьма устало, — пригласив нас в трапезную, где уже сидело полтора десятка монахинь и послушниц, тут же предложила мне, кроме хлеба, горячий отвар из трав и сделала это столь любезно, что, опасаясь, как бы не вмешался кто-нибудь из моих спутников и не попросил для меня простой воды, я поспешил согласиться.