Пятьдесят девственниц - Страница 78

Когда же следом подошел некий родственник хозяина дома и спросил то же о своих двух чадах, присутствовавших вместе со всеми на предыдущих трех трапезах, мне пришлось задуматься.

— Послушайте, сударь, — как можно тактичней поинтересовался я. — А что бы вы, положим, сделали, узнай, что кто-то из ваших дочерей вкусил запретного плода?

— Я задушу ее собственной рукой! — проскрежетал зубами любящий родитель. — Как, обречь меня на такой позор!

— Ах, друг мой, — взяв его под руку успокоил я. — Поверьте, позор ваш не станет от этого меньше! Наоборот, о нем узнает весь город. Вы же, еще и попадете под суд, как детоубийца. А чтобы вас оправдали, придется перед всем городом самолично рассказать что именно такого сделала ваша дочь, что вы подняли на нее руку. Это ли не самый худший позор?

— Что же делать? — в задумчивости уставился на меня он.

— Узнать, кто соблазнитель, — посоветовал я. — Быть может, душить нужно именно его. А-то и просто поговорить. Не исключено, что он просто мечтает стать вашим зятем. Кстати, и вовсе можно ничего не делать, если тот, кто лишил вашу дочь невинности, не обмолвится об этом — никто ничего не узнает. Сумеет ли ее будущий жених определить, что она не невинна? Есть, знаете, масса способов скрыть потерю девства.

— Поверьте, господин Фонарщик, я погорячился, — признался отец семейства. — И все же, знать, что твое любимое дитя, которое ты когда-то баюкал на руках…

— Дети растут и сегодня она достаточно взрослая, — прервал его я. — Каждый отец должен быть готов к тому, что его девочка, рано или поздно, станет женщиной. Не сердитесь на нее, она просто выросла, ей стали интересны некоторые вещи. Касательно же моего умения хранить тайны, будьте полностью спокойны.

— Вы достойнейший человек, — согласился собеседник. — Но, все-таки, в двадцать три года можно бы ей быть и порассудительней.

— Да кто вам сказал, что речь идет о вашей старшей дочери? Спаси вас Боги! — изумился я. — Поговорите с младшей!

— Как? Но ей всего семнадцать! — изумился любящий отец.

— Вы очень удивились бы, узнав, как много девиц испытывает любопытство по этой части в гораздо более юном возрасте, — сообщил я ему. — Так что, не сердитесь на нее. Она терпела, сколько могла.

Были и другие разговоры. Так, одного отца семейства мне пришлось битый час уговаривать не приводить свою угрозу в исполнение, ибо угрожал он не больше, не меньше, чем тут же повеситься. А одна уважаемая особа все порывалась мне отдаться, чтобы я никому не вздумал открыть такой, с ее точки зрения, позор их семьи. Мне пришлось долго объяснять, что трудясь на ниве просвещения юношества, я нахожусь на пути умеренности, добродетели и благомыслия, а, значит, права на такие подарки не имею. Ведь была она, между нами сказать, страшна, как смертный грех.

В скорости стали приглашать нас и на свадьбы, словно бы одно присутствие мое свидетельствовало о непорочности невесты. Свадебные пиршества питали нас еще изысканнее, чем званые обеды и ужины, однако же, приходилось все время держать себя в руках, ибо пить на свадьбах, в обычаях местных — без меры. Дендра же очень опасалась, что, изрядно выпив, могу я испортить столь хорошо начавшееся плутовство.

С самой Дендрой было у нас все, как нельзя более, хорошо. Спали мы в нашей супружеской спальне, на широкой кровати, укрывшись единым одеялом. Купила она, правда, себе в первый же день ночную сорочку длинною до пят, объясняя это тем, что порядочной матери семейства иметь менее длинную в этом городе — признак распущенности нравов. Сорочка же была, однако, достаточно тонка и я не взроптал. К тому же, не бывает такой женской сорочки, которую, при желании и согласии владелицы, нельзя было бы задрать до самого подбородка.

Касательно постельных утех могу сообщить только одно: как не пыталась Глазки ограничить наши игры лишь самыми простыми, я на это не согласился. Уговаривать ее приходилось подолгу, иногда и по два дня, а, все же, доставляла она мне не мало приятных минут и тем способом, что практиковали они, обычно с Триной, и тем, что был впервые опробован нами когда-то ночью на перекрестке. Правда, слезно умоляла меня при том, чтобы заканчивалось все как можно скорее.

82

Через некоторое время жизни нашей в Свином Копыте, Глазки начала обращаться ко мне с просьбой скрыть недевство той или иной особы, о которой меня могли бы спросить. Когда число таких особ перевалило через семь и мне стало трудно их запоминать, я поинтересовался у нее, чего ради мне настолько напрягать голову.

— А того, милый муженек, — разом скинув через голову сорочку и прильнув ко мне всем телом, ибо беседа происходила ночью на нашем супружеском ложе, сообщила она, — что каждая особа эта заплатила нам по пять золотых.

— Ах, моя милая Денра, — обнял я ее. — Пусть мы и не продали мой медальон, но теперь я спокоен за нас всех. Ты, воистину, мастер плутовства. Почему ты мне раньше не сказала?

— Я боялась, что ты будешь излишне переживать, — тихо рассмеялась она, лаская меня обеими руками. — Но теперь вижу, что напрасно.

Учительские мои дела продвигались отлично. Ученицы предо мной трепетали, преподавал я им не утруждаясь, ибо их родителям было важнее, чтобы я присутствовал при их чадах, как угроза того, что потеря чести будет тут же выявлена, нежели знания. Любимой же из моих учениц стала Ханна — дочь господина Друза.

Старшая ее сестра благополучно вышла замуж, господин Друз отлучился по торговым делам, супруга его вечно пропадала по подругам и мы с Ханной оказались предоставлены сами себе. Прислуга же мешать нашим занятиям не смела.