Пятьдесят девственниц - Страница 87

Тут же я заметил еще одну странность: путники мои сразу же потребовали, чтобы я засветил свой жезл и с самыми честными лицами уверяли меня, что им от него тепло. Я, у которого зуб на зуб не попадал, думал, было, что они таким образом меня утешают, но потом заметил, что и собаки наши как-то по особенному тянутся к этому свету, будто греясь в его лучах. В общем, просидев всю ночь со светящимся жезлом в руках, я оказался самым промерзшим из всей нашей компании. Глазки же от всей души меня благодарила и говорила, что, если бы не я, без простуды никто из нас не обошелся бы.

Конечно же, при таких обстоятельствах, единственным простудившимся оказался я. Как только, рыжеволосая моя спутница поняла, что со мной не ладно, а стал я весь ужасно горяч и, даже, начал бредить, мы остановились и некоторое время провели без утомительных ежедневных переходов. Правда, запасы провизии нашей изрядно при этом уменьшились, но Крикун уже достаточно сносно научился охотиться с луком, а Глазки не упускала возможности порыбалить во всех встречных речушках. Может, для кого-то и странна рыбалка на речке затянутой льдом, но, должен сказать, рыба иногда попадалась столь изумительная, что и в столице Королевства не купишь.

Так брели мы все севернее и севернее, пройдя уже половину пути отделявшего город Полынья от Северного берега Внешнего моря, когда, наконец, повстречали племя северных кочевников. Было их от силы семейств пять, но, в численном выражении, человек семьдесят. Они увидев нас ни мало не перепугались. Мы же, хоть и взволновались, но виду не подали.

Я, к тому времени, после болезни уже окреп и был готов к любым неожиданностям. Спутницы же мои считали, что ждать нас может лишь одна неприятность — есть у этого дикого народа странный обычай, когда, встретившись, два племени, а то и два семейства, начинают тут же меняться женами. Очень не хотелось ни Глазкам, ни Трине подобных обменов, я же, со своей стороны, придумал как можно было бы этого избежать. Спутницы, выслушав мой план, немало на него понадеялись.

91

Северные кочевники немного говорили на нашем языке, мы же знали пару десятков их слов. Пользуясь этими немудреными возможностями, я сразу же объяснил, что спутницы мои посвящены великому духу, а, значит, трогать их всем возбраняется. Я же, как некий шаман, сопровождаю их в место назначения, которым является Ледяной храм.

Тут аборигены впали в задумчивость, а потом явился некто поющий, весь обросший волосами, с бубном в руках, в который он непрестанно бил. Вспомнив все, что говорил мне о шаманах юный Рудерис, я, сначала, несколько убоялся, да и Крикун весьма струхнул. Потом же мы поняли, что, дикими своими песнопениями, сей субъект желает сообщить, как хочется увидеть ему мои магические способности.

Нет слов, чтобы описать, какое впечатление произвел на собравшихся мой засветившийся жезл. Все сразу же преклонили колени, а шаман стал колотить в свой бубен с двукратной скоростью и силой, заявив, что я, по истине, величайший из представителей этой профессии. Потом же, разогнав все племя по шатрам, он пригласил меня к себе, дабы поговорить без посторонних.

Тут, сознаюсь, предубеждения против шаманов вспыхнули во мне с прежней силой, тем более, что в шатре его мы оказались с глазу на глаз, но ничего постыдного не случилось. Достойный сей муж всего лишь захотел, чтобы мы, вместе с ним, обратились к духам за помощью в моих поисках. Попутно рассказал он мне, что преследует в последнее время северных кочевников великая напасть.

Зло это заключается в том, что появляются на Северном берегу Внешнего Моря высокорослые женщины и девы неземной красоты. Особы эти забирают с собой мужчин из племен кочевников и те, забыв обо всем, бросают своих многочисленных жен и детей, дабы навек вкушать райские наслаждения с прекрасными незнакомками. Да так, что многие племена остались уже и вовсе без мужчин, чем объясняется то, что встреченное нами племя бродит так далеко от моря.

Услышав подобные разговоры я немало удивился, особенно, когда сказано мне было, что особы сии прибывают на сотканных из света кораблях, ибо сразу же опознал в них женщин из расы северных эльфов, о которых, если и гласит молва, то только то, что являются они красивейшими из смертных.

— И что только находят они в этом северном низкорослом народце? — внутренне изумился я, ничем внешне не проявив своих сомнений, ибо не хотел обидеть столь гостеприимного хозяина.

Шаман же, поплотнее запахнув полог своего сшитого из звериных шкур шатра, пожарче растопив в центре оного костер, извлек оттуда уголья и кинул на них некие травы. После того, он стал мерно бить в бубен, непрестанно что-то напевая.

Время шло и, нежданно, я вдруг почувствовал, что тело мое легко, как никогда. Разум мой воспарил над снегами и ночью, паря в вышине.

Внезапно оказался я, как бы, одним из элементов сферы, где много было, якобы, меня. Видал я там, со стороны и мага Позднего Рассвета с предлинным посохом, и морского разбойника Беса В Ребро с суковатой дубиной, и старца Светоча с нимбом над головой, и скромного господина Фонарщика, и, даже, меня самого под моим собственным именем. Все они были разные и жили каждый сам по себе.

Потом увидел я нагромождение ледяных скал, сверкающих на солнце, и много облаченных в долгополые одеяния магов, которые вносят в эти чудесные чертоги, алмазный камень, на коем резцом начертаны неведомые письмена. И как опускают они этот камень в одно из озер не замерзшей воды посреди чудных ледяных чертогов, и, как трепетно отвечает сияниям их жезлов, испускаемая скрижалью аура.