Пятьдесят девственниц - Страница 38

В итоге всех этих долгих обсуждений, достойные дварфы решили наконец, что я могу быть принятым в магическую гильдию и, от имени своей ложи, учитывая приобщение мое к великой науке в столь зрелом возрасте, нарекли меня именем Поздний Рассвет. Вслед за чем я принес клятву о том, что не выдам непосвященным секретов нашей гильдии, буду соблюдать ее законы и правила и не использую искусства своего для плутовства, надувательства и корысти.

Виселицей и тут клясться не пришлось, но про то, что пусть меня замуруют за живо и пусть на голову мою обрушится божественный молот Хелла, в этой клятве, конечно же, упоминалось.

Показаны мне были тайные знаки гильдии, разрешен допуск в библиотеку, где хранилось немалое количество магических книг и назначены были часы занятий, в которые наставники из числа умудренных в магии дварфов могли бы мне преподавать.

— Друг мой, Бес В Ребро… То есть, прости, Поздний Рассвет, — сказала тем же вечером Быстрые Глазки. — Я очень рада, что ты, наконец, приобщился к той гильдии, которую так долго искал. Теперь ты можешь, сколь угодно совершенствоваться на избранном тобой пути.

— Знаешь, мой добрый товарищ, как ученик магической гильдии, я обязан все время находиться на пути умеренности, добродетели и благомыслия, в чем и дал соответствующую клятву. Но, все же, ступая на путь такого строгого воздержания, не могу же я в последний раз…

— Крикун, выйди не надолго из комнаты! — приказала моя рыжеволосая подруга и, посмотрев на меня в упор, спросила. — Как, господин маг, вы еще не избавились от ваших вредных привычек?

— Ну… — смутился я. — Относительно вреда их ничего не могу сказать. Но воздержания в этой области не требовал от меня никто, когда я вступал в Гильдию. И, поскольку я не заставляю вас силой…

— Ах ты старый плут, — усмехнулась Глазки. — Видно, похоть тебя гложет и ты хочешь нам что-то предложить.

— Ничуть не больше, чем обычно, — сказал я. — Только давай не будем называть это похотью. Просто мы все хотим сделать приятное друг другу. Похоть же к этому не имеет никакого отношения.

— Ну, давай, — согласилась Глазки. — Покуда мой братец за дверью не потерял еще терпение, доставай то, что мы с Триной должны облобызать и ублажить.

— Нет у меня друга ближе, чем ты, — признался я своей рыжеволосой спутнице.

— А я? — первой приступая к любимой нашей игре спросила милая невинная Трина.

— Ты — моя маленькая, дражайшая дочурка! — сознался я, крепко закрывая глаза и погружаясь в упоительное блаженство.

40

Меж тем занятия в гильдии шли своим чередом и мудрые наставники мои научили меня великой премудрости, о которой я ранее и думать не смел — оказалось, что магический жезл повинуясь не то чтобы воле моей, а некоему особому внутреннему состоянию души, может испускать свечение. Когда в первый раз воспитывавшие меня маги озарили своими жезлами комнату, в которой происходил сей урок, я чуть было не упал ниц от восторга, но, мало-помалу, и собственный мой жезл засиял, правда, не так сильно, как учительские.

— Учись владеть своим жезлом, Поздний Рассвет, — сказал при этом один из наставников, — и, чем более ты разовьешь свой талант, тем более ярок будет этот свет, возможности, коего удивительны, ибо, при должном умении, можно им не токмо поражать врагов, но и исцелять раны, и делать многие другие вещи.

Когда вечером спутники мои увидели, как освещаю я жезлом нашу комнату в таверне, то не мало удивились.

— Ах, папочка, — пролепетала милая Трина, — ты самый великий из всех волшебников.

— И впрямь, Бес, то есть, Рассвет, — покачала головой Глазки, — если это не плутовство, то, уж верно, — чистейшая магия, с которой доныне мне сталкиваться не приходилось.

Я же лишь расцеловал всех троих, сказавши, что без них никогда бы не стал тем, чем сейчас являюсь.

Вскоре занятия мои успешно завершились и теперь свободное время мы могли посвятить изучению жизни того удивительного народа, коим, без сомнения, являются дварфы.

Не буду описывать красоты их столицы, славного города Хеллова Гора, ибо любознательный читатель может обратиться непосредственно к «Собственноручным заметкам благородного рыцаря Гжеда, паладина ордена священного меча» или к «Путевым запискам Рудериса, мага и естествоиспытателя». Скромному моему перу трудно угнаться за этими двумя пылкими юношами, столь красочно поведавшими обо всем, что увидели, во время своих путешествий по дварфским землям. Скажу лишь о том, сколь потрясли меня и моих спутников тамошние бани.

Вопреки обычаям нашего королевства, где в любой таверне путник попадает, прежде всего, в обширный зал для еды, а особых комнат для омовений нет вовсе и каждый заботится о чистоте тела в собственной спальне, в дварфских тавернах комната, для еды, где встречает вас тавернщик, мала и неудобна. Уж если дварфы и хотят наспех перекусить, то предпочтут делать это в своей комнате. Зато ни одна таверна не обойдется без обширного банного помещения, занимающего, как правило, несколько залов.

И даже, не нужно и искать таверну, ибо бани в изобилии находятся на улицах города, и любимое времяпровождение дварфов, как сказал мне некогда достойный Грат, — это именно посещение бань, которые открыты здесь с полудня до полуночи.

Мы как раз шли от портного, где нам только что сшили новые платья, поскольку ничто из дварфской готовой одежды нам не подходило — при своей низкорослости, народ этот весьма широк в кости. Себе я получил темный балахон, так что каждому за версту видно было, что я маг. Глазки привычно оделась на мужской манер, Трина непременно пожелала ей последовать и теперь более походила на мальчика, чем на девочку. Похоже с ней облачился и Крикун. На головы же мы все поодевали дварфовские вязаные колпаки.