Пятьдесят девственниц - Страница 66

Гарл слово свое сдержал и послушно топтался подле кровати, покуда я, забравшись на оную, пошире развел монашкины ноги.

— Ах, милая, — сказал я налегая на нее своим весом. — Ты нарушила все монашеские уставы. Кельи не должны быть заперты, а обязаны всегда позволять свободный вход.

Довольный этой шуткой, Крикун похотливо хихикнул, находящаяся же под действием эликсира Фирена лепетала, что она вся моя и величала госпожой Фонарщик, ибо умудрилась принять меня за Глазки.

— Вот же маленькая келья и прочный запор! — пришлось признать мне после первой неудачи. — Быть может, здесь кого-то замуровали? А-ну, погоди, мы поднимем ноги повыше и удвоим усилия!

Сознаюсь, если бы не моя трава, задача могла, и вовсе, оказаться не по силам. А так я, хоть и с превеликими трудами, преуспел, а потом уступил место Крикуну.

Тот радостно объявил, что теперь пожить в этой келье — очередь его послушника и тут же был благосклонно принят хозяйкой данного помещения. Правда, и его она приняла-таки за сестру, величая миленькой рыженькой девочкой.

Достаточно долго послушники наши пользовались монастырским помещением попеременно, однако, ближе к полудню, подобное однообразие пресытило нас окончательно и мы попытались поселить их в одну келью совсместно. Каким-то чудом это удалось, причем, монахиня наша беспрестанно жаловалась, что выпитое ею вино оказалось крепко, и у нее все двоится.

Мы как раз в очередной раз собирались с силами и обсуждали вопрос, каким образом, в то время, как один послушник будет нежиться в келье, другому нести стражу в задних воротах монастыря, и, чьему послушнику делать что, когда с конклава вернулась Глазки.

— Эй, — усмехнулась она. — Они у вас вот-вот узлами завяжутся. Идите отдыхайте, проделаете это с кем-нибудь другим. Я уложу ее спать, а потом приду.

Мы с Крикуном поспешно оделись и сопровождаемые вздохами монашки о том, какое чудо эта госпожа Фонарщик, поспешно удалились.

69

Письмо мое конклаву произвело неслыханный фурор, тем более, что подсунуть его Глазки умудрилась на стол к Верховному Королевскому прокурору, возглавившему, от лица Короны, столь представительное духовное сборище.

Четверть часа, как рассказывала Глазки, прокурор пожирал глазами текст, невесть откуда взявшегося перед ним послания, потом же, покрасневши лицом, вскочил и потребовал возможности громогласно его зачитать.

Когда он прочитал про то, как я, Бес В Ребро, посредством своего сообщника, обманом завлек баронессу Зубень в библиотеку, в которой есть потайной ход, выявилось немало доброхотов из клириков, которые помчались это сообщение проверять и, вернувшись вскоре, взволнованно известили, что ход нашли и открывается он в точности так, как написано в письме.

Когда же зачитали, как с помощью отмычки открыл, якобы я, пояс верности, принесли и этот пояс и, сравнив с описанием, данным мною со слов Глазок, признали, что и это описание соответствует истине.

Когда же прочли перечисление родинок на заду используемой то в одни, то в другие врата баронессы — а описать это позволила, конечно, лишь чрезвычайная наблюдательность и память моей сообщницы — то тут же поднялась настоятельница монастыря, в котором ныне содержится баронесса, и объявила, что клянется всеми Богами, что, когда омывали баронессу перед родами, видела то же самое.

Когда же зачитали, что все эти подлости по отношению к кроткой, неразумной женщине проделал я — безбожный и мерзостями своими гордящийся Бес В Ребро — исключительно по просьбе барона Зубень, желающего отделаться от супруги, которая, дескать, и в нравственности своей чрезмерна, и, длинноносого короля через чур почитает, возникла некоторая пауза.

Но тут же, когда сказано было, что именно для этой цели дал мне вышеозначенный барон рекомендательное письмо, дабы устроился я к супруге его библиотекарем, под чужим именем, в миг вспомнилось, что библиотекарь, действительно, прибывал, и письмо при нем было. И отплыл тот библиотекарь на корабле в море, но корабля того никто больше не видел.

Королевский прокурор объявил, что личная подпись Беса В Ребро имеется на недавно захваченном пиратском круге и отвезет он, прокурор, письмо в столицу, дабы сравнить почерк. С бароном же Зубень пусть разбирается их величество, ибо свидетельства в его вине таковы, что единым махом от них не отмахнешься.

Потом порешили, что сжигать баронессу нельзя, по той же причине, что дитя ее, хоть и незаконнорожденное, а имеет право на обеспечение из семейного достояния, так как не от демона же, а от человека.

Последний час все долго ругались, ибо прокурор в усердии своем тщился непременно объявить меня врагом короны, достойным колесования, Клирики же непременно хотели объявить меня врагом веры, по каковому поводу я должен был быть, по изловлению, непременно подвергнут пыткам, а после сожжен, либо сварен в кипящем масле заживо — в зависимости от степени раскаяния.

Услышав подобное, я немало опечалился. Быстрые Глазки же утешила меня.

— Бес, милый, — сказала она. — Ну кто узнает в тебе пиратского шкипера или плута? Не переживай, скромный господин Фонарщик, ровным счетом никто.

Однако это был не последний миг моего страха, ибо за ужином, в общем зале таверны, все только и говорили, что об отчаянном безбожнике Бесе В Ребро.

Страх мой был столь велик, что, не смотря на потраченные мною утром силы, забрал я Денру и Трину в свою постель и, к вящему неудовольствию Крикуна, который все говорил, что никакие приговоры не позволяют мне развращать его сестру, мы доводили друг друга до исступления поцелуями, лизаниями и посасываниями.